Выбор стрелки
Каждый год второго ноября уже четыре го¬да подряд она плачет на могиле человека, ко¬торого убила. Приезжает в семь утра поездом из Амстердама. Садится у вокзала в такси и вскоре оказывается у входа на протестантское кладбище в предместьях Кельна. Борода-тый мужчина, присматривающий за кладбищем, живет рядом в маленьком домике. Они подру¬жились четыре года назад, когда она приехала впервые и рассказала ему свою исто-рию. Кладбище еще закрыто в это время, но он отворяет ей ворота, а едва она скроется в кашта¬новой аллее, тут же затворяет.
Через минуту она склоняется над могилой, трогает красно-коричневый, мокрый от росы мрамор ладонью и кладет на него букет фио¬летовых фрезий. Она замечает такой же букет под табличкой с фамилией. Тоже фиолетовый. Перевязанный желтой лентой.
Четыре года назад, примерно в час ночи, она отвозила своих родителей домой. Это был их первый визит в ее новую квартиру. Ночью местная двухрядная дорога обычно пус-та. Че¬рез километр после въезда, сразу за поворо¬том, ведущим на эстакаду, трое мужчин в жел¬тых светоотражающих комбинезонах устанав¬ливали заграждение на левой полосе до-роги. Грузовик, на котором они приехали, перекрыл правую полосу. За несколько десят-ков метров до него, на обочине, стояла машина с вклю¬ченными аварийными фарами. Мо-лодой че¬ловек в кожаной куртке как раз вытаскивал что-то из багажника. В долю секунды она рез¬ко свернула направо...
От психологов она знает, что так поступил бы на ее месте каждый: это — состав-ляющая человеческой математики добра и зла, и это добро — спасти три жизни, пожерт-вовав од¬ной. А не наоборот. Так считают и атеисты, и глубоко верующие, и дети, и взрос-лые. Такова биология морали, с которой мы появляемся на свет. Она слышала это и в суде от монотон¬но бубнящего адвоката. Когда сидела, скорчившись и спрятав глаза за черными стекла¬ми, напротив родителей человека, которого убила. Она ощущала их боль и нена-висть к ней сильнее, чем страх перед приговором. Их единственному сыну было двадцать три года. Он возвращался от них к своей невесте в Бонн. У него было столько планов. Его мать плакала на суде только один раз. Когда пока¬зывали фотографии с места происшест-вия. Искромсанное тело, машина, упавшая в кю¬вет, перевязанный желтой лентой букет фио¬летовых фрезий, лежащий на асфальте среди осколков стекла, открывшийся чемодан под кусками покореженного металла...
Она провела два месяца в психиатрической клинике. О происшествии смогла гово-рить лишь через месяц. Геерт, молодой практикант из Голландии, работавший в клинике, прино¬сил ей книги с описанием подобных происше¬ствий. Там она прочла, что ее тепе-решние пе¬реживания уже давно занимают не только психиатров, но и нейробиологов, ко-торые заняты поисками в нейронах человеческой нравственности. Для ситуации, в кото-рой она оказалась, есть даже свое название: выбор стрелки. Разогнавшийся поезд без ма-шиниста приближается к стрелке. На одних путях рабо¬тает пять человек, на других — один. Все ис¬следуемые без колебаний переводят стрелку так, чтобы погиб лишь один. Аб-солютно все из нескольких тысяч, поставленных перед таким психологическим выбором более чем в десяти странах. Среди них были и люди с поврежден¬ными отделами мозга. Они интересовали уче¬ных больше всего, так как именно у них те на¬деялись обнаружить первичный центр добра и зла, где чувства, следуя здравому смыслу, яко¬бы проигрывают только битву, но не войну. Но она не принимала участия ни в каком иссле¬довании. Она перевела стрелку и убила кого-то на самом деле. Ей нет дела до нейронов и сражений. Ее волнуют теперешние ощущения и те чувства, которые она испытывала, сидя неподалеку от матери того парня...
Однажды Геерт подсунул ей распечатку ста¬тьи ученого из Гарварда. Молодой фило-соф Джошуа Грин предложил свой тест совсем с другой «битвой» и назвал его выбором плачущего младенца: идет война, двадцать человек скрываются в бункере. Среди них есть ребенок, который начинает плакать. Если мать позволит ему плакать, солдаты обнаружат их укрытие и расстреляют. Спасти жизнь остальным можно, только задушив ребенка. На первый взгляд речь идет о том же самом. Здравый смысл диктует убить одного младенца и спасти жизнь многим. Но только на сей раз нет никакой стрелки и никакого поезда, который бы сделал это за нас.
И хотя, как и в предыдущей ситуации, должен победить здравый смысл, более 15 процентов опрошенных поддались эмоциям и выразили готовность пожертвовать своей и чужими жизнями ради спасения одной.
Она избегает вспоминать о том дне. Но иногда вынуждена воскрешать его в памяти. То место на автостраде и ту могилу. Просто для того, чтобы найти в себе силы жить...
А что вы сделали????